Советские дети-узники 6-го финского концлагеря в Петрозаводске. Во время оккупации Советской Карелии финнами в Петрозаводске было создано шесть концлагерей для содержания местных русскоязычных жителей. Лагерь №6 размещался в районе Перевалочной биржи, в нем держали 7000 человек.
Заключенные концлагеря Освенцим-Моновиц на строительстве химического завода немецкого концерна I.G. Farbenindustrie AG
Еврейская женщина с дочерью после освобождения из немецкого исправительно-трудового лагеря
Трупы советских граждан, обнаруженные на территории гитлеровского концлагеря в Дарнице. Район Киева, ноябрь 1943 г.
Генерал Эйзенхауэр и другие американские офицеры смотрят на расстрелянных узников концлагеря Ордруфа.
Погибшие узники концлагеря Ордруф.
Представители прокуратуры эстонской ССР у тел погибших узников концлагеря Клоога. Концлагерь Клоога находился в уезде Харью, волости Кейла (в 35 км от Таллина).
Советский ребенок рядом с убитой матерью. Концлагерь для гражданского населения «Озаричи». Белоруссия, местечко Озаричи Домановичского района Полесской области.
Солдаты из 157-го американского пехотного полка расстреливают эсэсовцев из охраны немецкого концлагеря Дахау.
Прибытие заключенных в концлагерь Освенцим. Заключенные собираются централизованно на платформе.
Прибытие заключенных в концлагерь Освенцим. Первый этап отбора. Необходимо было разделить заключенных на две колонны, разделяющие мужчин от женщин и детей.
Прибытие заключенных в концлагерь Освенцим. Охранники формируют колонну заключенных.
Раввины в концлагере Освенцим.
Заключенный концентрационного лагеря Вёббелин расплакался, узнав, что он не включен в первую группу заключенных, отправляющихся в больницу после освобождения.
Советские солдаты рассматривают детскую одежду, найденную в концлагере Освенцим.
Освобожденные узники концлагеря Берген-Бельзен (Bergen-Belsen), в основном женщины и дети, ночуют в одном из лагерных помещений.
Жители немецкого города Веймар в концлагере Бухенвальд у тел погибших узников. Американцы привели в лагерь жителей Веймара, находившегося неподалеку от Бухенвальда, большинство из которых заявляло, что ничего не знают об этом лагере.
Неизвестный охранник концлагеря Бухенвальд, избитый и повешенный заключенными.
Избитые заключенными охранники концлагеря Бухенвальд в карцере на коленях.
Избитый заключенными, неизвестный охранник концлагеря Бухенвальд.
Военнослужащие медицинской службы 20 корпуса 3 армии США у автоприцепа с трупами узников концлагеря Бухенвальд.
Тела заключенных, умерших в железнодорожном составе по дороге в концлагерь Дахау.
Освобожденные заключенные в одном из бараков лагеря Эбензее, через 2 дня после прибытия передовых частей 80-й пехотной дивизии США.
Один из истощенных заключенных лагеря в Эбензее греется на солнце.
Освобожденные из лагеря в Эзельхайде советские военнопленные качают на руках американского солдата.
В лагере №326 Эзельхайде погибло около 30 тысяч советских военнопленных, в апреле 1945 года выжившие в плену красноармейцы были освобождены частями 9-й армии США.
Французские евреи в транзитном лагере Дранси (Drancy), перед их дальнейшей отправкой в немецкие концентрационные лагеря.
Охранники концлагеря Берген-Бельзен (Bergen-Belsen) грузят трупы погибших узников в грузовик под конвоем британских солдат.
Перепись бывших служащих немецких военных концентрационного лагеря англичанами.
Одило Глобочник (крайний справа) посещает лагерь смерти Собибор, который работал с 15 мая 1942 года по 15 октября 1943 года. Здесь было убито около 250 тысяч евреев.
Труп узника концлагеря Дахау, найденный солдатами союзников в железнодорожном вагоне рядом с лагерем.
Человеческие останки в печи крематория концлагеря Штутгоф. Место съемки: окрестности Данцига (ныне Гданьск, Польша).
Венгерская актриса Ливия Надор (Livia Nador), освобожденная из концлагеря Гузен солдатами 11-й танковой дивизии США в районе Линца (Linz), Австрия.
Немецкий мальчик идет по грунтовой дороге, на обочине которой лежат трупы сотен заключенных, которые умерли в концлагере Берген-Бельзен в Германии.
Арест коменданта нацистского концентрационного лагеря Берген-Бельзен Йозефа Крамера британскими войсками. В последствии был приговорен к смертной казни и 13 декабря повешен в тюрьме Хамельна.
Дети за колючей поволокой в концлагере Бухенвальд после его освобождения.
Советские военнопленные проходят дезинфекцию в немецком лагере для военнопленных Цайтхайн.
Заключенные во время переклички в концентрационном лагере Бухенвальд.
Польские евреи ждут расстрела под охраной немецких солдат в овраге. Предположительно из лагеря Белжец или Собибор.
Выживший узник Бухенвальда пьет воду перед казармой концлагеря.
Британские солдаты осматривают печь крематория в освобожденном концентрационном лагере Берген-Бельзен.
Комендант концентрационного лагеря «Плашув» гауптштурмфюрер СС Амон Леопольд Гёт.
Освобожденные дети-заключенные Бухенвальда выходят из ворот лагеря.
Немецких военнопленных проводят по концлагерю Майданек. Перед пленными на земле лежат останки узников лагеря смерти, так же видны печи крематория. Окраина польского города Люблин.
Советские военнопленные в лагере Цайтхайн проходят дезинфекцию перед отправкой в Бельгию
Заключенные Маутхаузена смотрят на офицера СС.
Марш смерти из концлагеря Дахау.
Заключенные на принудительных работах. Карьер «Вайнер Грабен» в концентрационном лагере Маутхаузен, Австрия.
Портрет узников концлагеря Освенцим после его освобождения советскими войсками.
Представители прокуратуры эстонской ССР у тел погибших узников концлагеря Клоога.
Арестованный комендант концлагеря Берген-Бельзен Йозеф Крамер (Joseph Kramer) в кандалах и под охраной английского конвойного. Прозванный «бельзенским зверем», Крамер был осужден английским судом за военные преступления и в декабре 1945 г. повешен в тюрьме города Хамельна.
Кости убитых узников концлагеря Майданек (Люблин, Польша).
Печь крематория концлагеря Майданек (Люблин, Польша). Слева лейтенант А.А. Гуйвик.
Лейтенант А.А. Гуйвик держит в руках останки узников концлагеря Майданек.
Колонна узников концлагеря Дахау на марше в пригороде Мюнхена.
Молодой человек, освобожденный из лагеря Маутхаузен.
Освобождение советскими солдатами уцелевших узников концлагеря Освенцим.
Труп узника концлагеря Лейпциг-Текла на колючей проволоке.
Останки узников в крематории концлагеря Бухенвальд неподалеку от Веймара.
Одна из 150 жертв из числа узников, погибших в концлагере в Гарделегене.
В апреле 1945 г. в концлагере Гарделеген эсэсовцы загнали в сарай около 1100 узников и подожгли. Некоторые из жертв пытались бежать, но были застрелены охранниками.
Встреча американцев - освободителей концлагеря «Маутхаузен».
Жители города Людвигслуст проходят мимо тел узников одноименного концлагеря для военнопленных. Тела жертв были найдены военнослужащими американской 82-й воздушно-десантной дивизии. Трупы были обнаружены в ямах во дворе лагеря и внутренних помещениях. По приказу американцев мирное население района было обязано явиться в лагерь для ознакомления с результатами преступлений нацистов.
Рабочие лагеря Дора-Миттельбау убитые нацистами.
Американские генералы Паттон, Брэдли, Эйзенхауэр в концлагере Ордруф у кострища, где немцами были сожжены тела узников.
Учетные фотокарточки детей-узников концлагеря Освенцим.
Отправка словацких евреев в концлагерь Освенцим.
Прибытие эшелона с новыми узниками в концлагерь Освенцим.
Освобожденные американцами советские военнопленные из лагеря у пограничного с Германией французского городка Саргемин.
На руке жертвы глубокий ожог от фосфора. Эксперимент заключался в том, чтобы поджечь на коже живого человека смесь фосфора и каучука.
Освобожденные узники концлагеря Равенсбрюк.
Селекция только что прибывших в концлагерь евреев.
Освобожденные узники концлагеря Бухенвальд.
Советский военнопленный, после полного освобождения американскими войсками лагеря Бухенвальд, указывает на бывшего охранника, жестоко избивавшего заключенных.
Солдаты СС выстроились на плацу концлагеря Плашув.
Бывший охранник концлагеря Берген-Бельзен Ф. Херцог разбирает груду трупов узников.
Освобожденные американцами советские военнопленные из лагеря в Эзельхайде.
Освобожденные дети из концлагеря Освенцим.
Груда трупов узников в помещении крематория концлагеря Дахау.
Груда трупов узников в концлагере Берген-Бельзен.
Трупы узников концлагеря Ламбах в лесу перед захоронением.
Француз–узник концлагеря Миттельбау-Дора на полу барака среди мертвых товарищей.
Солдаты из американской 42-й пехотной дивизии у вагона с телами узников концлагеря Дахау.
Заключенные концентрационного лагеря в Эбензее.
Трупы заключенных на дворе лагеря Дора-Миттельбау.
Заключенные немецкого концентрационного лагеря Вёббелин в ожидании медицинской помощи.
Заключенный лагеря Дора-Миттельбау (Нордхаузен) показывает американскому солдату лагерный крематорий.
Узники Освенцима были освобождены за четыре месяца до окончания Второй мировой войны. К тому времени осталось их немного. В погибло почти полтора миллиона человек, большую часть из них составили евреи. На протяжении нескольких лет продолжалось расследование, которое привело к страшным открытиям: люди не только погибали в газовых камерах, но и становились жертвами доктора Менгеле, использовавшего их в качестве подопытных кроликов.
Освенцим: история одного города
Небольшой польский городок, в котором было уничтожено более миллиона безвинных людей, во всём мире называют Аушвиц. Мы называем его Освенцим. Концлагерь, опыты над газовые камеры, пытки, расстрелы - все эти слова более 70 лет ассоциируются у нас с названием города.
Довольно странно будет звучать на русском языке Ich lebe in Auschwitz - "Я живу в Освенциме". Разве можно жить в Освенциме? Об опытах над женщинами в концлагере узнали уже после окончания войны. На протяжении многих лет открывались новые факты. Один страшнее другого. Правда о лагере под названием потрясла весь мир. Исследования сегодня и продолжаются. Написано множество книг и снято немало фильмов на эту тему. Аушвиц вошел в наше символ мучительной, тяжелой смерти.
Где происходили массовые убийства детей и проводились страшные опыты над женщинами? В Какой город у миллионов жителей на земле ассоциируется со словосочетанием "фабрика смерти"? Освенцим.
Эксперименты над людьми проводились в лагере, расположен рядом с городом, в котором сегодня проживает 40 тысяч человек. Это спокойный населенный пункт с неплохим климатом. Аушвиц впервые в исторических документах упоминается в двенадцатом столетии. В XIII веке здесь немцев уже было так много, что их язык стал преобладать над польским. В XVII столетии город захватили шведы. В 1918 году он снова стал польским. Спустя 20 лет здесь был организован лагерь, на территории которого происходили преступления, подобных которым человечество еще не знало.
Газовая камера или эксперимент
В начале сороковых ответ на вопрос о том, где находится концлагерь Освенцим, знал лишь тот, кто обречен на смерть. Если, конечно, не брать в расчёт эсэсовцев. Некоторые узники, к счастью, выжили. Позже они рассказали о том, что происходило в стенах концлагеря Освенцим. Опыты над женщинами и детьми, которые проводил человек, имя которого наводило ужас на узников, это страшная правда, которую слушать готов не каждый.
Газовая камера - страшное изобретение гитлеровцев. Но есть вещи и пострашнее. Кристина Живульская - одна из немногих, кому удалось выйти живой из Освенцима. В своей книге воспоминаний она упоминает случай: узница, приговоренная доктором Менгелем к смерти, не идет, а бежит в газовую камеру. Потому как смерть от ядовитого газа не так страшна, как мучения от опытов того же Менгеле.
Создатели "фабрики смерти"
Итак, что такое Освенцим? Это лагерь, который изначально предназначен был для политических заключенных. Автор идеи - Эрих Бах-Залевски. Этот человек имел звание группенфюрер СС, в годы ВОВ руководил карательными операциями. С его лёгкой руки к смерти были приговорены десятки Он принимал активное участие в подавлении восстания, произошедшем в Варшаве в 1944 году.
Помощники группенфюрера СС подыскали подходящее место в небольшом польском городке. Здесь уже находились военные казармы, кроме того, хорошо налажена было железнодорожное сообщение. В 1940 году сюда прибыл человек по имени Он будет повешен у газовых камер по решению польского суда. Но это произойдёт уже спустя два года после окончания войны. А тогда, в 1940-м, эти места Гессу понравились. Он с большим энтузиазмом принялся за новое дело.
Обитатели концлагеря
"Фабрикой смерти" этот лагерь стал не сразу. Сперва сюда направляли в основном в польских заключённых. Лишь спустя год после организации лагеря появилась традиция выводить на руке заключённого порядковый номер. Каждый месяц привозили всё больше евреев. К концу существования Освенцима они составляли 90% от общего числа узников. Количество эсэсовцев здесь тоже непрерывно росло. Всего концлагерь принял около шести тысяч надсмотрщиков, карателей и прочих "специалистов". Многие из них были преданы суду. Некоторые пропали бесследно, в том числе и Йозеф Менгеле, опыты которого наводили ужас на заключенных в течение нескольких лет.
Точное число жертв Освенцима здесь приводить не будем. Скажем лишь, что на территории лагеря погибло более двухсот детей. Большая часть из них была отправлена в газовые камеры. Некоторые попадали в руке Йозефа Менгеле. Но этот человек был не единственным, проводившим опыты над людьми. Еще один так называемый доктор - Карл Клауберг.
Начиная с 1943 года в лагерь поступало огромное количество заключённых. Большую часть следовало уничтожь. Но организаторы концлагеря были людьми практичными, а потому решили воспользоваться ситуацией и использовать определенную часть узников в качестве материала для исследований.
Карл Кауберг
Этот человек руководил экспериментами, проводимыми над женщинами. Его жертвами были преимущественно еврейки и цыганки. В эксперименты входило удаление органов, испытание новых препаратов, облучение. Что это за человек - Карл Кауберг? Кто он? В какой семье вырос, как прошла его жизни? А главное, откуда в нем появилась жестокость, выходящая за рамки человеческого понимания?
К началу войны Карлу Каубергу уже был 41 год. В двадцатые годы он занимал должность главного врача в клинике при Кёнигсбергском университете. Каулберг не был потомственным врачом. Он родился в семье ремесленников. Почему решил связать жизнь с медициной, неизвестно. Но есть данные, согласно которым, в Первой мировой войне он служил пехотинцем. Затем окончил университет в Гамбурге. Видимо, медицина его так сильно увлекла, что от военной карьеры он отказался. Но Каулберг интересовался не врачеванием, а исследованиями. В начале сороковых он начал поиски наиболее практичного способа стерилизации женщины, которые не относились к арийской расе. Для проведения опытов был переведён в Освенцим.
Эксперименты Каулберга
Опыты заключались во введении в матку специального раствора, что приводило к серьезным нарушениям. После эксперимента детородные органы удалялись и отправлялись в Берлин для дальнейших исследований. Данных о том, сколько именно женщин стали жертвами этого "учёного", нет. После окончания войны он попал в плен, но вскоре, всего через семь лет, как ни странно, был освобождён согласно договору об обмене военнопленных. Вернувшись в Германию, Каулберг отнюдь не страдал от угрызений совести. Напротив, он гордился своими "достижениями в науке". В результате на него начали поступать жалобы со стороны людей, пострадавших от нацизма. Его снова арестовали в 1955 году. В тюрьме он провел на этот раз ещё меньше времени. Спустя два года после ареста умер.
Йозеф Менгеле
Заключённые прозвали этого человека "ангелом смерти". Йозеф Менгеле лично встречал поезда с новыми узниками и проводил отбор. Одни отправлялись в газовые камеры. Другие - на работы. Третьих он использовал в своих экспериментах. Одна из узниц Освенцима этого человека описывала следующим образом: "Высокий, с приятной внешностью, похож на киноактера". Он никогда не повышал голос, говорил вежливо - и это наводило особый ужас на заключенных.
Из биографии Ангела смерти
Йозеф Менгеле был сыном немецкого предпринимателя. После окончания гимназии изучал медицину и антропологию. В начале тридцатых годов примкнул к нацистской организации, но вскоре, по состоянию здоровья, покинул ее. В 1932 году Менгеле вступил в СС. В- время войны служил в медицинских войсках и даже получил "Железный крест" за отвагу, но был ранен и признан непригодным к службе. Менгеле несколько месяцев провел в госпитале. После выздоровления было отправлен в Освенцим, где и развернул свою научную деятельность.
Селекция
Отбор жертв для экспериментов было любимым развлечением Менгеле. Доктору достаточно было всего лишь одного взгляда на заключённого для того, чтобы определить состояние его здоровья. Большую часть узников он отправлял в газовые камеры. И лишь немногим пленникам удалось отсрочить смерть. Тяжело приходилось с тем, в ком Менгеле видел "подопытных кроликов".
Скорее всего, этот человек страдал крайней формой психического расстройства. Он получал удовольствие даже от мысли, что в его руках находится огромное количество человеческих жизней. Именно поэтому он каждый раз находился рядом с прибывшим поездом. Даже тогда, когда этого от него не требовалось. Его преступными действиями руководило не только стремление к научным исследованиям, но и жажда управлять. Всего одного его слова достаточно было для того, чтобы отправить десятки или сотни человек в газовые камеры. Те, что отправлялись в лаборатории, становились материалом для опытов. Но какова была цель этих экспериментов?
Непобедимая вера в арийскую утопию, явные психические отклонения - вот составляющие личности Йозефа Менгеле. Все его опыты были направлены на создание нового средства, способного остановить размножение представителей неугодных народов. Менгеле не только приравнял себя к Богу, он поставил себя выше него.
Опыты Йозефа Менгеле
Ангел смерти анатомировал младенцев, кастрировал мальчиков и мужчин. Операции он проводил без анестезии. Эксперименты над женщинами заключались в ударах током высокого напряжения. Эти опыты он проводил с целью тестирования выносливости. Однажды Менгеле стерилизовал нескольких польских монахинь посредством рентгеновского излучения. Но главной страстью "доктора смерти" были эксперименты над близнецами и людьми с физическими изъянами.
Каждому свое
На воротах Освенцима было написано: Arbeit macht frei, что значит "труд освобождает". Здесь также присутствовали слова Jedem das Seine. В переводе на русский - "Каждому свое". На воротах Освенцима, у входа в лагерь, в котором нашли свою смерть более миллиона людей, появилось изречение древнегреческих мудрецов. Принцип справедливости использовался эсэсовцами в качестве девиза самой жестокой идеи за всю историю человечества.
Не обошли стороной и детей. Самые страшные их детские воспоминания связаны с 1941-1943 годами, когда фашисты бесчинствовали на оккупированных территориях: расстреливали мирное население, сжигали в собственных домах и сараях, сгоняли на принудительные работы. Детей увозили вместе с родителями - кого в концентрационные лагеря, кого на принудительные работы в Прибалтику, Польшу, Германию или Австрию. Фашисты пригнали в концлагеря тысячи детей. Оторванные от родителей, испытывая все ужасы концлагерей, большинство из них погибло в газовых камерах.
Фашизм не признавал возрастного различия. Великолепно отлаженная гитлеровская машина уничтожения людей перемалывала всех с одинаковой аккуратностью и беспощадностью: дряхлых стариков, цветущих женщин, новорожденных младенцев. День и ночь дымили крематории бесчисленных лагерей смерти на территории самой Германии и на территориях оккупированных государств.
В годы второй мировой дети оказались самыми незащищенными среди тех, кому пришлось жить на оккупированной территории. Много было жертв в ходе военных действий, во время бомбежек и артиллерийских обстрелов. Сотни тысяч детей с матерями или без них оказались в концентрационных лагерях и в гетто. Детский труд нещадно эксплуатировали на военных объектах третьего рейха, на секретных заводах и полигонах, их использовали для проведения бесчеловечных медицинских экспериментов, брали кровь на нужды Восточного фронта.
На всех оккупированных территориях создавались лагеря смерти, в том числе и для детей. Так, после своего третьего неудавшегося наступления на освобожденные партизанами территории Югославии весной и летом 1942 года немцы с остервенением обрушились на безоружных людей. Массовое уничтожение населения они назвали переселением беженцев из "районов, находящихся под угрозой". Карательные отряды, действовавшие на всей территории Боснии и Герцеговины и Хорватии, арестовывали и угоняли в лагеря не только целые партизанские семьи, но и все население некоторых сел и даже краев.
Только с территории Босанска-Крайны, из района предгорий Козары они отправили в лагеря более 5 тыс. стариков и женщин, но больше всего детей. В концентрационные лагеря был превращен целый ряд небольших городов и сел, расположенных по обе стороны рек Сава и Уна поблизости от лагерей Ясеновац и Стара-Градишка. В результате этого "переселения беженцев" погибли тысячи югославских детей, пострадали тысячи семей.
Из концентрационных лагерей узников "переселяли" группами, как правило, насчитывавшими тысячи людей, в лагеря "ожидания смерти" Уштице, Ябланац, Млака и другие известные места массового уничтожения людей. Оттуда "нежелательные элементы" - женщин и мужчин, больных и немощных стариков - "переселяли" в Ясеновац с целью ликвидации. Остальных же, прежде всего женщин и детей, отправляли в лагерь Стара-Градишка, а с июня 1942 года преимущественно в новый концлагерь для матерей и детей, в так называемый "центр по переселению беженцев" в Сисаке.
Это началось в лагере Стара-Градишка. Отобрав около 70 детей, усташи разместили их на чердаках и в подвалах, лишив их пищи и ухода. Дети заболевали и умирали. При этом усташи оставляли больных детей рядом со здоровыми, мертвых - рядом с живыми. Истощенных и ослабленных детей они затем стали ликвидировать в массовом порядке. Только в течение нескольких месяцев 1942 года в Стара-Градишке было уничтожено более 7 тыс. детей-узников.
В июле в лагерь прибыла немецкая комиссия по набору рабочей силы. Было объявлено, что дети тех матерей, которые добровольно изъявят желание поехать на работу в Германию, будут освобождены из лагеря и переданы до их возвращения под опеку Красного Креста. Для партизанских детей были созданы специальные концентрационные лагеря. Менее чем за месяц в эти лагеря из смешанных лагерей было переселено 10 тыс. детей в возрасте от нескольких дней до 14 лет. В результате и без того измученные дети остались совершенно одни, без матерей и близких, в лагерях, где их ожидала неизбежная смерть. Переселением детей занималась социальная служба усташского правительства, а также Красный Крест, который использовался, как прикрытие с целью успокоить матерей и общественность. Но обман скоро обнаружился, и матери стали отказываться отдавать детей, предпочитая умереть вместе с ними. Тогда усташи стали отнимать детей силой.
В старом замке в селе Горня Риека, в хорватском Загорье, с первых дней оккупации располагался известный лагерь для евреев, преобразованный в июне 1942 года в лагерь для детей. Он получил название "детский дом" и находился под покровительством ведавшего социальной службой усташского министра Ловре Сушича и под управлением фашистской организации "Усташская молодежь". Здесь в помещениях, зараженных сыпным тифом, было размещено 300 партизанских детей, мальчиков в возрасте от 10 до 14 лет, которых доставили тремя партиями - 24 июня, 13 июля и 2 августа 1942 года. К 13 августа 1942 года в "детском доме" умерло 150 детей, а 150 было отправлено в больницы Загреба. Благодаря профессору Камило Бреслеру, которому вместе с группой женщин удалось вовремя вывезти их из "детского дома", было спасено около 100 детей.
В июне 1942 года был создан специальный лагерь для детей в Сисаке, функционировавший и в 1943 году. Он назывался "приютом для детей беженцев", находился под опекой Женского союза усташского движения и должен был служить местом пребывания только для детей, матери которых находились в концентрационном лагере в Сисаке. Однако сюда доставлялись дети и из других лагерей, а также из сел. Лагерю в Сисаке принадлежит особое место среди всех лагерей, так как в нем нашли приют новорожденные, грудные и малолетние дети.
Детский дом, существовавший в Яске еще до войны, использовался до июня 1942 года в качестве концентрационного лагеря. Затем он был расширен и превращен в специальный лагерь для детей. Он функционировал с 11 июля до конца октября 1942 года под названием "сборный пункт для детей беженцев". Управление лагерем находилось в руках монахинь конгрегации св. Винко Паульского. Здесь детей подвергали самым изощренным пыткам, в чем особое рвение проявляли монахини.
САЛАСПИЛС
Освенцим, Дахау, Майданек, Бухенвальд… от этих названий мурашки по коже. В эти концлагеря привозили узников со всей оккупированной Европы для работы на Вермахт, здесь были и взрослые, и дети, и старики. Но были и полностью детские концлагеря, где маленьких узников ей содержали как живые банки крови. Самый знаменитый детский концлагерь - Саласпилс («Куртенгоф») в Латвии.
При питании, состоявшем из 100 граммов хлеба и полутора литров жидкости наподобие супа в день, худые и болезненные дети использовались, как источники крови для нужд немецких госпиталей. Фашисты организовали в лагере «Саласпилс» фабрику детской крови. «Через несколько дней солдаты всех группами выводили из барака и вели через двор в больницу. Там нас выстроили в очередь. Мы не знали, что с нами будут делать. Потом пришел немецкий доктор, большой и сердитый, и другой немец, я не видела, что они делали впереди, но какая-то девочка вдруг стала плакать и кричать, а доктор топал ногами. Мне было очень страшно… подошла моя очередь… доктор воткнул мне в руку иглу и, когда набрал полную стеклянную трубку, отпустил меня и стал брать кровь у моей сестренки Ани… Через день, нас снова повели к врачу и опять брали кровь. Скоро Аня умерла в бараке. У нас все руки были в уколах. Мы все болели, кружилась голова, каждый день умирали мальчики и девочки». (Из рассказа 10-летней узницы лагеря Наташи Лемешонок). Установлено, что за период с конца 1942-го по 1944 г. через Саласпилсский лагерь прошло до 12 тыс. детей. Подавляющее большинство из них подвергались выкачиванию крови. С матерями-узницами в лагере дети находились недолго. Немцы выгоняли всех из бараков и отбирали детей. От горя некоторые матери сходили с ума. … Грудных младенцев и детей до 5 лет помещали в отдельный барак, где они умирали в массовом порядке. Только за один год таким образом погибло более трех тысяч детей.
"…детей, начиная с грудного возраста, держали в отдельных бараках, делали им впрыскивание какой-то жидкости, и после этого дети погибали от поноса. Давали детям отравленную кашу и кофе. От этих экспериментов умирало до 150 человек детей в день" (Свидетель Салиюмс Э. К., бывшая заключенная лагеря).
"Детей грудных и в возрасте до 6 лет помещали в этом лагере в отдельный барак, там они массами умирали и заболевали корью. Больных корью сразу уносили в так называемую больницу лагеря, где сразу купали в воде. От этого дети через 2—3 дня умирали. Они синели, корь шла внутрь организма. Таким путем в Саласпилсском лагере немцами было умерщвлено детей в возрасте до 5 лет более трёх тысяч — это в течение 1942—1943 гг. — с 18 мая 1942 года до 19 мая 1943 года, то есть в течение одного года" (Протокол допроса свидетеля Лаугалайтиса К. А. от 2 ноября 1944 г. Источник: ЦА ФСБ России. Д. Н-18313. Т. 18. Л. 269—272. Цитируется по: Латвия под игом нацизма, c.61).
"…Когда изможденные люди с больными, замученными детьми загонялись за тройную проволочную ограду концентрационного лагеря, для взрослых, но в особенности для беззащитных детей начиналось мучительное существование, насыщенное до предела тяжкими психическими и физическими истязаниями и издевательствами со стороны немцев и их прислужников. Несмотря на зимнюю стужу, привезённых детей голыми и босыми полкилометра гнали в барак, носивший наименование бани, где заставляли их мыться холодной водой. Затем таким же порядком детей, старший из которых не достигал ещё 12-ти-летнего возраста, гнали в другой барак, в котором голыми держали их на холоде по 5-6 суток. Страшный час для детей и матерей в лагере наступает тогда, когда фашисты, выстроив матерей с детьми посреди лагеря, насильно отрывают малюток от несчастных матерей… …Дети, начиная с грудного возраста, содержались немцами отдельно и строго изолированно. Дети в отдельном бараке находились в состоянии маленьких животных, лишённых даже примитивного ухода. За грудными младенцами присматривают 5-8 летние девочки. Грязь, вшивость, вспыхнувшие эпидемии кори, дизентерии, дифтерии приводили к массовой гибели детей. Немецкая охрана ежедневно в больших корзинах выносила из детского барака окоченевшие трупики погибших мучительной смертью детей. Они сбрасывались в выгребные ямы, сжигались за оградой лагеря и частично закапывались в лесу вблизи лагеря. Показания очевидцев раскрывают жуткую действительность детского барака и истинные причины массовой гибели несчастных детей. Массовую беспрерывную смертность детей вызывали те эксперименты, для которых в роли лабораторных животных использовались маленькие мученики Саласпилса. Немецкие врачи — детоубийцы с докторскими дипломами больным детям делают инъекции — впрыскивают разнообразные жидкости, вводят в прямую кишку мочу, заставляют принимать во внутрь разные средства…" (Латвия под игом нацизма. Сборник архивных документов. — Москва: «Европа», 2006. — 344 с. — (Евровосток))
В апреле 1943 года, уже после Сталинградской битвы, лагерные палачи согласились освободить несколько десятков советских детей. Дело было, разумеется, не в том, что изуверская машина уничтожения вдруг устала и начала работать с перебоями... Нет. В том "жесте милосердия" был свой циничный расчет: поскольку доведенные до крайней степени измождения маленькие узники, все равно не могли больше служить донорами, от них решили на время избавиться. Их отдавали на откормку, как скот, чтобы затем снова их кровью снабжать, полевые госпитали вермахта. В один из апрельских дней работниц фарфорового завода взбудоражила весть: в следующее воскресенье в рижский монастырь привезут первую партию саласпилеских детишек.
Валентина Васильевна Пучкова:
- Перед тем как ехать туда, я попросила свою маму нагреть как можно больше воды, чтобы помыть взятого малыша. И вот с сестрой Тамарой 16 апреля 1943 года мы едем в монастырь. Навстречу нам попадались плачущие женщины с детишками на руках. Одно только название. Кости да кожа. Когда мы вошли в помещение, я увидела двух мальчиков: один из них сидел на скамейке, в одних чулочках, другой и сидеть не мог. У меньшего на лице свежая ссадина - видно, зацепили, когда сажали в машину. На шее у каждого картонная бирка и металлический круглый жетон. Раньше такие жетоны в гардеробе выдавали... Кто-то мне сказал: "Валя, слишком слабые ребята, может, подождешь другую машину?". А как я могла ждать другую машину, когда на глазах затухала жизнь? И мы с сестрой взяли детей: я меньшего, Шурика, Тамара - Витю. Оба были без кровинки, руки не держались, висели, животики большие...
Дома померили им температуру - сорок... Страшно было мыть, могли еще больше простудиться. Достали бутылку водки, смешали ее с горячей водой и стали в этом растворе их купать. Шурик не стоял на ногах, он все время падал. Когда его стали раздевать, он закричал: "Не дам, не дам - это мое!" Он думал, что у него отнимают последнюю одежку. Мама говорит мне: "Валя, бери большую подушку, клади его на нее". Я так и сделала. Когда его переодели и положили в постель, только тогда он повернул к нам голову и улыбнулся...
Многих детей тогда погубила слепая любовь. Люди, принявшие малышей, хотели сделать как лучше, поэтому ничего не жалели, отдавали им лучший кусок со стола. И истощенные организмы не выдерживали.
Несмотря на всю заботу, Шурик встал на ноги только год спустя. Зато сколько было для нас радости. "Папа, - говорит он Александру Васильевичу, - гляди как я круто бегаю". Он путал белорусские слова с русскими, муж делал для них игрушки, рассказывал занимательные истории, отвлекал их от воспоминаний о пережитом. Однажды муж сказал: "Вот и тетя Валя идет", на что Шурик возразил: "Нет, это не тетя, это моя мама".
В конце 1943 года и в начале 1944 года немцы начали возвращать детей в концлагерь. К нам домой тоже стали оттуда приносить повестки. Мы с Александром Васильевичем до поры до времени отговаривались: у детей, дескать, плохое здоровье, и мы их отправили жить в деревню. Но однажды пришел категорический приказ в условленный срок доставить детей на пункт сбора. Мы этого, конечно, не сделали, а вскоре, на наше счастье, фашисты начали готовиться к бегству и им было не до нас...
ВЫРИЦА
Те, кто выжил, вспоминали о вырицком концлагере так: «День начинался с криков, с того, что по палатам бежит надзиратель Вера в чёрной форме с широким ремнём, осматривая постель, и кто провинился, того нещадно бьёт плёткой…»; «Мы работали в лесу и на полях с надзирателем, немцем Бруно, он ходил с плёткой и наказывал…»; «Три раза в день нам выдавали турнепсовую похлёбку, заболтанную мукой, иногда с кусочком протухшей конины. У нас, детей, было принято сначала съедать жидкость — это было первое, потом густоту — это было второе, а на третье мы сосали маленький кусочек хлебца, как конфету…»
Под Ленинградом идут бои, взрослые, в том числе и мирное население, гибнут тысячами — сирот становится всё больше и больше… Куда-то надо их определить: во-первых, подальше от глаз людских, а во-вторых, чтобы приносили пользу рейху… У немцев ничего не должно было пропадать даром! Вот, к примеру, вспоминает Елена Семёновна Петрова — её в детский концлагерь не отправили, а сразу вместе с матерью и пятью маленькими братьями повезли в Германию, но перед тем «немецкие солдаты собирали нас и заставляли сидеть вдоль железной дороги, чтобы наши самолёты не бомбили, а партизаны не взрывали железнодорожные составы, в которых немцы подвозили горючее для аэродромов… Бывало, пройдёт один состав — нас запирают в сарае до следующего…». То есть, понимаете: всё идёт в дело! Какая польза от русских многодетных семей? А пусть своими телами прикрывают захватчиков! Какая польза от малолетних сирот? Пусть сдают свою кровь для раненых немцев, пусть работают в поле!..
«Детский дом» — так он проходил по документам, использовался, помимо проживания в нём малолетних доноров также служил местом содержания маленьких рабов для сельхоз работ. Так и жили дети: работа в поле по 12 часов, надзирательская плётка, карцер, еда, которая приносила скорее болезнь, чем сытость…
Александр Рослов:
«У меня кровь не брали, но моя сестра Лена Рослова умерла там, в лазарете. Говорила: «Саша, возьми меня отсюда. У меня уже и крови нет, а они всё берут». На следующий день её не стало…»
Смертность в лагере была огромной — это видно и по меняющемуся ежедневно числу детей: в отчётах их значится то 50, то 42…
Е.Н.Родионова:
«Нас привезли в Вырицу, отобрали от мамы и пускали её только для того, чтобы покормить грудью младшую сестру. Молока не хватало, и сестра вскоре умерла. Её похоронили за оградой лагеря, где к тому времени было уже около 60 детских могилок…»
В конце 1943 года немцы заспешили: нужно было убираться из Вырицы, чтобы не очутиться в «котле». С собой забирали всё ценное, всё ненужное бросали. В лагере ценными посчитали тех детей, что постарше и поздоровей: их вместе с матерями (у кого они были) погнали в Германию; остальных — тех, что помладше и послабей, перевели в новое здание — «детский дом» на углу Коммунальной и Кирова… Зимой Вырицу освободили; первой в посёлок вошла группа разведчиков. Разведчики и обнаружили этот новый «детдом», где в подвале прятались человек тридцать детей — совсем маленьких, едва живых от голода, от болезней, от страха. Их вымыли, накормили — и отправили в настоящий детдом, Шлиссельбургский.
Вырицкий концлагерь не вошёл в список лагерей, составленный в 1945—1946 гг., — наверное, потому, что по документам он числился «детским домом» и «приютом».
Вячеслав Пономарёв
Продолжение следует...
Ева Кларк родилась в Маутхаузене в телеге полной вшей и больных тифом. Через шесть часов после ее появления на свет Гитлер и Ева Браун покончили жизнь самоубийством. Советские войска уже были в Берлине, а к одному из самых страшных нацистских лагерей смерти, подходили американские войска. Этот «чудо ребенок» был одним из трех детей, кому удалось родиться и выжить в Маутхаузене.
Хана, Ева и Марк родились в концентрационных лагерях и каким-то невероятным чудом остались живы. Они познакомились совсем недавно и вот уже пять лет считают себя родственниками. О невероятной истории их жизней написала в книге «Рожденные, чтобы выжить» известный журналист и писательница Уэнди Холден.
5 мая 1945 года солдаты 11-й дивизии армии США вошли на территорию австрийского концентрационного лагеря Маутхаузен. Среди десятков тысяч живых скелетов они нашли трех грудных младенцев.
Молодые матери даже не знали о существовании друг друга, а их дети считают себя родственниками. Месяц назад они отметили семидесятый день рождения. Взявшись за руки, Эва Кларк, Хана и Марк Ольски вошли в ворота Маутхаузена. Они приехали в Австрию вместе чтобы отметить 70-ю годовщину освобождения этого страшного концлагеря.
«Они – моя семья,- уверенно говорит Ева Кларк.- Несколько лет назад у меня появилась сестра и брат».
Ева родилась в телеге рядом с воротами Маутхаузена в окружении больных, истощенных и полуживых людей. Она появилась на свет 29 апреля 1945 года, через считанные часы после того, как ее мать Анку привезли в лагерь. Они остались живы только благодаря тому, что через несколько дней Маутхаузен освободили американцы. 28 апреля вечером состоялись последние казни в газовой камере. Затем камеру разобрали, а эсэсовцы охранники начали разбегаться, потому что со дня на день в Маутхаузене ждали появления союзников.
Марк Ольски на восемь дней старше Евы Кларк. Он родился на открытой угольной платформе, на которой трех матерей привезли в Маутхаузене. Самой старшей из этой удивительной троицы является Хана Бергер Моран. Она родилась 12 апреля на деревянном полу фабрики в Фрейберге, городке в Саксонии, откуда ее мать Рэйчел отправили в Австрию.
Перед отправкой в Маутхаузен Анка Натанова, Приска Ловенбейнова и Рахиль Фридман, все три еврейки, в 1944 году попали в Освенцим. Там их признали годными к работе, т.е. им сохранили жизнь. «Освидетельствование» они проходили на плацу Освенцима…
«Доброе утро, красавица! Ты беременна?»- спросил Рахиль улыбающийся врач.
Одет он с был иголочки, в наманикюренных руках с аккуратно подстриженными чистыми ногтями держал перчатки из мягкой кожи. На ярком солнце блестели безупречно начищенные сапоги.
Именно на них ли вернее на свое отражение уставилась Рахиль. Она понимала, что должна взять себя в руки, что от ее ответа сейчас будет зависеть судьба не только ее самой, но и ее не родившегося ребенка. Если она ответит: «Да», то их ждет газовая камера.
«Нет»,- ответила Рахиль, смело глядя в улыбающееся лицо доктора.
Она беседовала с известным бесчеловечными опытами над заключенными Ангелом смерти. Так называли врача-садиста Йозефа Менгеле, служившего в войсках СС.
Рахиль была одной из нескольких сотен раздетых догола и обритых узниц Освенцима, стоявших в длинной очереди и ждавших приговора от улыбающегося Менгеле.
Тех, кого он признавал негодными для тяжелой физической работы, отправляли в газовые камеры. На смерть были обречены и беременные женщины.
Конечно, никто из них не признавался в беременности. Охранники во главе с Йозефом Менгеле при малейшем подозрении на беременность сжимали грудь узницам. Хотя бы одна капля молока становилась смертным приговором.
Приска много лет спустя рассказала дочери Хане, которая сейчас живет в Калифорнии и работает на фармацевтической фабрике, что ей очень повезло.
«Я очень хотела родить тебя,- рассказала она,- поэтому я сделала все, чтобы остаться в живых. Ты спасла меня, а я – тебя».
Сразу после американские врачи, лечившие больных узников и, естественно, ухаживавшие за младенцами, предложили Приске поехать с ними в Америку. Она отказалась и вместо Америки поехала в родную Братиславу ждать мужа.
Увы, отец Ханы так же, как отцы Эвы и Марка, не вернулся к жене и ребенку. Все они погибли. Считается, что отец Ханы, к примеру, погиб в январе 1945 года в концлагере.
Приска, учительница по профессии, больше так и не вышла замуж. Позднее она объяснила Хане, что так и не встретила мужчину, похожего на ее отца. Всю оставшуюся жизнь она посвятила дочери.
В детстве, вспоминает Хана, она часто мечтала о том, что отец выжил. Девочка пристально смотрела на каждого высокого мужчину с усами и думала, что он мог бы быть ее отцом.
Впервые в Маутхаузене она побывала в 1960 году вместе с матерью, которая умерла в 2006 году, в возрасте 90 лет.
Приска часто рассказывала дочери, что и у других заключенных рождались дети, но она не знала, что с ними случилось. Пять лет назад, во время празднования 65-й годовщины освобождения концлагеря, Хана познакомилась с двумя ровесниками, которые так же, как она, родились и выжили в Маутхаузене.
Эва Кларк работает в Образовательном фонде «Холокост» и живет в английском Кембридже. Она так же, как Хана, написала в ассоциацию ветеранов 11 дивизии армии США. Сначала списались Эва и Хана, потом они познакомились с Марком, третьим из выживших детей Маутхаузена. По профессии он – врач, живет в Висконсине.
Эва и Хана встретились в Австрии. Они несколько часов просидели в кафе, обмениваясь воспоминаниями, рыдая от горьких воспоминаний и смеясь от радости, что нашли друг друга.
Так же, как Хана, Эва Кларк узнавала свою историю по крупицам. Ее мать Анка была красавицей и умницей и знала шесть языков. В марте 39-го, когда в Прагу вошли немецкие танки, она училась на юрфаке Пражского университета.
Эва родилась совсем крошечной, она весила 1350 граммов. Для того, чтобы она не замерзла, ее завернули в газету. Роды в экстремальных условиях не прошли бесследно. Первые слова она произнесла почти в два года. Правда, к школе наверстала сверстниц в развитии.
После войны Анка вернулась с дочерью в Прагу. В 1948 году она вышла замуж за старого знакомого Карела Бергмана, который работал в Великобритании переводчиком и который, как и она, потерял всю семью. Вскоре после свадьбы они втроем переехали в Кардифф.
Анка была оптимистом, вспоминает Эва. Выжить ей помогла беременность, потому что у нее было ради чего жить. Она умерла два года на 95-м году жизни. Незадолго до смерти ее навестили Хана и Марк. Старая женщина прослезилась и сказала, что считает их своими детьми.
Рахиль, мать Марка, скончалась в феврале 2003 года. Она считала, что он был единственным ребенком, кто уцелел в Маутхаузене.
Рахиль привезли в Освенцим в ноябре 1944 года из Лодзи вместе с тремя сестрами. В 45-м ей было 26 лет. Освобождение она встретила с волосами, белыми, как снег. В течение двух лет она лишилась всех зубов, а также стала ниже на несколько сантиметров.
В 1946 Рахиль вышла замуж за еще одного бывшего узника концлагеря – Сола Ольски. Сол потерял жену и пятилетнего сына.
Сначала Ольски жили в Германии, потом в Израиле и наконец в 58-м переехали в Америку, чтобы Марка не взяли в израильскую армию.
От отца у Марка осталась одна фотография, все фотографии матери пропали в годы войны.
Рахиль оказалась более словоохотливой, чем другие матери Освенцима, но о военном прошлом она предпочитала рассказывать не сыну, а внукам.
Эва, Хана и Марк мечтают встречаться почаще. Увы, живут они на разных континентах. Да и возраст все чаще дает о себе знать. Здоровье уже не такое, как в молодости, но всякий раз, когда у них где-то что-то колет, они вспоминают своих удивительных матерей и, не сговариваясь, утверждают, что все боли сразу куда-то исчезают.
У партнеров
«На текущий момент АПК демонстрирует рентабельность по EBITDA двадцать процентов и выше - например, производство мяса бройлеров дает двадцать процентов, а в растениеводстве и свиноводстве производители получают около тридцати процентов», - говорит первый заместитель председателя правления Россельхозбанка (РСХБ) Ирина ЖачкинаКогда я попала в Канфенберг, стояла осень. Солнце озаряло убранные поля, еще зеленые луга и горы, покрытые густым лесом. Но в лагере всё было безрадостным и сумрачным. Серые громады завода «Боленверк», несколько десятков черных бараков. Их обитатели тоже казались однообразно серыми.
Вдруг какая-то женщина улыбнулась мне - открыто и искренне, и я стала различать человеческие лица. Я узнала, что большинство узников - советские граждане (русские, украинцы, татары). Кроме них здесь находились также французы, итальянцы, литовцы и две польские семьи.
Был здесь и детский барак, где жили 104 советских ребенка от 3 до 14 лет. Некоторые были и старше: матери, стремясь уберечь своих детей от тяжелой 12-часовой работы на заводе, умаляли их возраст. Одетые в лохмотья, худые и бледные дети тоскливо слонялись по двору, никому не нужные: их матери работали на заводе и жили в отдельном бараке за высоким забором из колючей проволоки. Видеться с детьми они могли лишь по воскресеньям.
Я чувствовала, что мое место - среди этих детей с изуродованной судьбой. Неплохо зная немецкий и русский, я попросила разрешения заниматься с ними. Меня представили жене заместителя лагерфюрера, ведавшей детским бараком.
40-летняя дама, в прошлом - венская танцовщица, согласилась на эту должность, представляя себе белые кроватки и белые шторы в детских спальнях, а увидела дощатые 2-х ярусные нары с голыми матрацами и грязных детей без рубашек, дрожащих под тонкими и серыми одеялами. Она действительно не знала, как справиться с грязью, вшами, голодом и нуждой. Панически опасаясь всякой заразы, она не заглядывала к детям, получая, впрочем, регулярно зарплату за руководство детьми. Убежденная в доброте и величии фюрера, эта дама уверяла меня, что Гитлер, конечно же, ничего не знает о положении в лагерях.
Барак, который занимали дети, был разделен на 3 части: для малышей, для старших девочек и старших мальчиков. Единственная печка была только у малышей. Там по ночам дежурили две старушки, присматривавшие за огнем в печи. Кроме них, я застала у детей русскую учительницу Раису Федоровну. Она жаловалась, что старшие мальчики ее совершенно не слушаются, отвечая на все замечания шумом и свистом. Пани Раиса была слишком тихой и несмелой. Она не умела приказывать и только просила детей. Причем делала это таким тоном, словно изначально предполагала непослушание. Мол, что бы я вам ни говорила, вы ведь всё равно не послушаете… Дошло до того, что стоило пани Раисе показаться на пороге, как поднимался невообразимый гвалт. Она, бедняжка, краснела, махала рукой и отступала… Впрочем, конкретные поручения она исполняла очень старательно и в дальнейшем стала моей незаменимой помощницей. Я серьезно поговорила с мальчиками, и они стали вести себя иначе.
По примеру харцерства я организовала три группы. В каждой группе выбрали старших, которые ежедневно назначали дежурных. По утрам, в 6:30 я принимала их рапорты. Дети отнеслись к этому очень серьезно, что помогло наладить дисциплину и внесло какое-то разнообразие в их невеселую жизнь.
Во время рапорта они становились парами возле своих нар, вытягивались по стойке «смирно». Дежурные докладывали, как прошла ночь, кто нездоров. Я проверяла чистоту рук, лица, ушей, отправляла некоторых в умывальную. Осматривала больных, записывала, кому необходима перевязка.
Дети были очень ослаблены. После малейшей царапины у них образовывались незаживающие язвы, особенно на ногах. Я попросила у лагерного врача бумажные бинты, вату, лигнин, перекись водорода, марганцовку, рыбий жир и ихтиоловую мазь. В первое время приходилось делать до сорока перевязок в день, постепенно их количество уменьшилось.
Одежду детей трудно описать. Грязные отрепья, из которых, к тому же, они давно выросли. Не забуду 6-летнего Алешу Шкуратова, единственные брючки которого были настолько узки, что не застегивались на вздутом животике. Его не прикрывала и тесная рубашонка - живот постоянно оставался голым. Удивительно, но этот ребенок никогда не простужался. Говорил Алеша мало, был необычайно серьезен и обо всем имел собственное мнение. Он не позволял гладить себя по голове или целовать. «Мальчиков не следует ласкать», - говорил он. Если Алеша заслуживал похвалу, его можно было лишь потрепать по плечу. Нужно было видеть эти огромные серые глаза голодного ребенка! Исключительно выразительные, они всегда смотрели прямо в лицо говорящего.
Когда мне прислали из дома отцовскую рубашку, я перешила ее Алеше. Он очень гордился своей первой мужской рубашкой. Я же никак не могла справиться у него со вшами и сказала: «Помни, Алеша, если я найду вошь в твоей новой рубашке, я заберу ее у тебя». Сколько же раз после этого Алеша снимал свою «мужскую» рубашку и обыскивал ее! Я уже жалела, что угрожала ребенку, но что другое оставалось делать в тех условиях?
Позже лагерфюрер дал мне поношенную одежду, которую, как я полагаю, прислали из какого-нибудь лагеря смерти. Из старших девочек я организовала группу швей. Мы устраивались за длинным столом в спальне малышей (там было теплее) и сообща перешивали эти вещи для наиболее нуждающихся. Тут же штопали и латали их собственные вещи. Бывало, что между делами я отдыхала. Тогда из разных углов ко мне приближались младшие дети - Надя, Катя, Витя, Сережа, Женя. Одни подходили смело, другие - тихонько, на цыпочках. Они клали головки мне на колени, и я поочередно гладила их. Дети не произносили ни слова, как будто этот момент был для них священным. Насытившись лаской, когда маленькие шейки начинали неметь от неудобного положения, они так же молча возвращались к своим нарам. Малыши ждали этого ритуала, и я понимала, что ласка для их развития так же необходима, как питание, которого я им, к сожалению, дать не могла.
Завтраки и ужины детям доставлял французский заключенный, банковский служащий из Монфелера Андре Плащук - добрый, улыбчивый молодой человек. В помощь ему я выделила старших мальчиков. Утром детям давали суррогатный кофе и кусочек черного хлеба (по 50 -100 граммов в зависимости от возраста). Получив хлеба, каждый ел его медленно, стараясь не уронить ни крошки. Одни съедали его сразу, другие старались растянуть это удовольствие на целый день: ведь хлеб был их единственным лакомством.
В то же время младшие дети ауслайдеров (всех иностранцев, за исключением русских) получали снятое молоко и белую булку, старшие - кофе с молоком и хлеб с маргарином. Мои же дети молока не видели никогда.
Хуже всего приходилось с обедом, за которым на площади одновременно выстраивалось две очереди. Дети ауслайдеров выстраивались в одну и получали обед из 2-х блюд: суп и второе - картошку, кашу или клецки, иногда с кусочком вареного мяса. А дети с бирками «ost» вставали в другую очередь и ели одну вареную брюкву неописуемого цвета. Сколько же по этому поводу было зависти, ненависти, а с другой стороны - задирания носа и презрения к тем, кто постоянно питается только брюквой!
За несколько месяцев до окончания войны иностранцам стали давать по пятницам кисель и пирожное, мои же по-прежнему получали серую брюкву. Я не забуду рыданий 5-летнего Сережи Коваленко, который отставлял свою миску и голосил: «Почему Алику (крымскому татарину того же возраста) дали кисель и пирожное, а мне - брюкву? Не хочу брюкву! Не буду есть, я тоже хочу пирожное, у-у-у-…»
Сережа был одним из самых слабых детей: худющий, с темными кругами под глазами, он, тем не менее, отличался смелым характером - настоящий бунтовщик.
Я пробовала убедить лагерфюрера, чтобы он позволил хотя бы младшим выдавать обеды, предназначенные иностранцам. Он отвечал, что не может: это распоряжение свыше. Тогда я попросила выдавать обеды в разное время: ведь чего глаза не видят, о том сердце не болит. На это он согласился. С тех пор Сережа и остальные дети уже без плача съедали свою невкусную брюкву.
Сережа Коваленко и 5-летний болгарин Митя Лякос были неразлучными друзьями. Неподалеку от детского барака находились бурты с картошкой в несколько сот метров длиной.
Зима была суровой, и картошка померзла. Бурты охранял полицейский, прогуливавшийся туда и обратно.
Мои дети никогда картошки не получали. Несмотря на это, я постоянно чувствовала в спальне малышей сладковатый запах мороженой картошки. Однажды дети показали мне, как они ее достают.
Я выглянула в окно и увидела такую сцену. Митя стоял возле барака с пальцем у губ. Взгляд его был прикован к удаляющейся спине полицейского. В это время Сережа на четвереньках подползал к ближайшему бурту, вынимал из кармана ломаную ложку и, пробив несколькими ловкими движениями дырку в бурте, доставал картошку и набивал ею карманы.
Когда полицейский приближался к другому концу и вскоре должен был обернуться, Митя свистел, и Сережа на четвереньках проворно, как заяц, убегал. Они повторяли это по нескольку раз в день и никогда не попадались.
Свою добычу дети терли на терках, которые их мамы сделали из старых консервных банок. Затем ложкой клали «пирожки» (конечно без соли и жира) на горячую крышку и, поджарив, уплетали как наилучший деликатес.
Однажды дети сообщили мне, что у них пропадает хлеб. Мы решили выследить виновного. Через несколько дней мальчики с криками: «Вот воришка!» - привели ко мне Надю Пономаренко, пойманную на месте преступления. Она шла на тоненьких, как у птички, ножках: 4-х летняя девочка со вздутым, словно барабан, животиком. Бледное личико обрамляли светлые курчавые волосики, голубые глаза выражали удивление. Я попросила всех выйти. Посадила Надю к себе на колени и стала объяснять: «Пойми, Надя, что твои товарищи голодны так же, как и ты. Как же можно забирать у них хлеб? Подумай: сейчас ты крадешь хлеб, а потом тебе понравится чье-то платье или другая вещь и ты тоже захочешь ее украсть? В конце концов, когда ты вырастешь, тебя заберут в тюрьму».
Надя слушала внимательно, лицо ее было сосредоточено. Выслушав, она соскочила с моих колен и, сложив прозрачные ручки, сказала: «Тетя, я ведь вовсе не украла, а только взяла, потому что была голодная…»
Я схватила эти худенькие ручки, прижала ребенка к себе и, глядя ей в глаза, сказала: «Послушай, Надя, я знаю, что мы сделаем. Не бери больше хлеба с полок товарищей. А когда будешь голодна, найди меня, где бы я в это время ни была: у вас ли, у себя или во дворе. Подойди или постучи в окно, а я уж постараюсь для тебя что-нибудь найти».
С тех пор у меня появилась обязанность оставлять часть собственной порции для Надюши. Хлеб перестал пропадать.
В конце ноября сорок четвертого года в детском бараке возникла эпидемия свинки, укладывавшая одного ребенка за другим. Это был самый тяжелый период моей работы. В разгар болезни я несколько дней не раздевалась и не спала. Поэтому нет ничего удивительного, что когда эпидемия пошла на спад, заболела сама. Тогда роли переменились. Дети, которые уже выздоровели, и их матери окружили меня заботливой опекой. Никогда не забуду, как узнав, что я возвращаю всякую еду, кроме компота из яблок, матери где-то доставали эти драгоценные тогда фрукты, и дети, встревоженные моим состоянием, приносили мне яблоки, которых им самим очень хотелось.
Когда весной 1945 года советские войска вошли в Австрию, заключенных нашего лагеря стали интенсивно «оживлять». Завод больше не работал, и дети вернулись к своим близким. Надя тоже вернулась к маме, у которой было еще несколько старших детей. Достаточно было двух месяцев хорошего питания и девочку стало трудно узнать. Ручки и ножки налились, животик-барабан опал, личико зарумянилось. Но всё же время от времени я слышала привычный стук пальчиков в мое окно.
Выглянув, я видела плутовски улыбающееся лицо Нади.
- Я голодна, тетя! - говорила она. Я понимала ее. Брала ребенка на руки, ласкала и давала конфетку или кусочек сахара. Надя благодарила и, счастливая, вприпрыжку бежала к маме.
9 мая пришло освобождение. 11 июня лагерь был расформирован, и 12 июля сорок пятого года я навсегда распрощалась с моими детьми. Помню же их всю жизнь.
Иногда сама удивляюсь: как мне, тогда 24-летней девушке, удавалось справляться с таким количеством детей, имея для помощи лишь одного взрослого человека?
Прежде всего, наверное, помогла введенная с первого дня харцерская дисциплина и присущий харцерству романтизм. Это покорило детей, не приученных кого-либо слушаться.
Кроме того, я строго придерживалась справедливости. Я убедилась, что ребенок перенесет любое наказание, если знает, что оно действительно заслужено. Наверное, ни один взрослый не ощущает так болезненно несправедливость, как ребенок…
Перевод с польского Н. Мартынович